«Будуар»: «Без этого не прожил ни один человек!»

Недавно историк моды Александр Васильев открывал в рижском Музее моды эксклюзивную выставку «Будуар. То, о чем не говорят» и прочел трехчасовую лекцию «Эротика и мода». Получилось интересно, необычно и… целомудренно.

Эксклюзив, только эксклюзив

Александр Васильев провел 280 выставок по всему миру, но в Ригу с 2008 года привозит только те, которые больше нигде не экспонировались. Так что экспозиция «Будуар» – это эксклюзив.

Мужчина и женщина

– Я всегда говорил, что мужчина и женщина – это два разных мира, – говорит Александр Васильев. – Интимная жизнь – великая тайна, и нижнее белье играет в этой тайне огромную роль.

Тема нижнего белья огромна, без этих предметов не может прожить ни один человек. Белье зависит от климата, возраста, моральных устоев владельца. Разумеется, нижнее белье, которое носят в исламских странах, это не то, которое носят в борделях Парижа и Ниццы.

Наши экспонаты с начала XIX века до наших дней – это домашние платья и домашняя обувь, пеньюары и корсеты, подвязки, ночные сорочки и халаты. По этой коллекции можно узнать много любопытного о том, как жили наши прабабушки.

– Например?

– Посмотрите: здесь на манекене надеты нижняя юбка, панталоны, корсет, кофточка под корсет и кринолин, который держал всю конструкцию. И только сверху надевался корсаж. Разумеется, раздеть женщину впопыхах было невозможно. Ей самой было сложно сходить в туалет. Но замечу, что все панталоны были не сшиты по седалищному шву.

– Да, можно видеть, что сзади они всегда были с разрезами!

– И теперь представьте, что происходило, когда танцовщицы исполняли канкан и в последнем движении поднимали юбку, поворачиваясь спиной к публике. Недаром на таких представлениях мужчины занимали все первые ряды.

– Современные люди даже не знают, что были такие предметы белья, как панталоны.

– Более того, современный человек даже не может позволить себе экстравагантное белье, потому что оно требует постоянно гигиенического ухода. Оно слишком близко прикасается к телу.

В прежние времена, когда были прачки и горничные, это вообще никого не интересовало – все тебе прокипятят, отстирают и отгладят. Но когда во второй половине ХХ века произошла техническая революция, мы перешли к трикотажу. Он не требует глажки, легок в обработке.

Очень интересен социальный контекст – с одной стороны, как хорошо, что есть стиральные машины, а с другой, как жаль, что тонкие кружева ушли в прошлое из-за сложности ухода.

Старинные кружева и подвязки

– На какие экспонаты выставки «Будуар» вы советуете обратить особое внимание?

– На выставке представлена вышитая комбинация из шелкового шифона, которая получила золотую медаль на выставке ар-деко в Париже в 1925-м как лучшая комбинация года. Мне ее подарила дочка хозяина этого модного дома, графиня де Богурдон, у которой сохранились две комбинации, получившие первый приз.

А детское платьев 1875-го из шелкового сатина, с отделкой кружевом, репсовой лентой и турнюром было отреставрировано в мастерских Музея моды.

Здесь есть ночная сорочка князя Феликса Юсупова.

Вот интересный момент: подвязки для чулок коллекционировать труднее всего – они плохо сохранялись. В любой коллекции белья это самые редкие вещи.

Больше всего подвязок собрал полулегендарный Дон Жуан, который жил в Севилье. Он соблазнил множество женщин, и в его комнате на гвоздиках висели тысячи женских одинарных подвязок. Значит, он раздел 1000 женщин и взял себе одну их подвязку.

– А как вы получали эти предметы белья? Ведь редко кто из женщин хранит полностью новое белье, ни разу его не надев!

– Больше всего белья мне дарили, как ни странно, в Израиле. Ко мне на каждую лекцию приходила пожилая женщина лет 80. И однажды говорит: «Не хочу, чтобы кто-то видел… У меня есть для вас моя старая грация, но я ее никогда не носила. Я заказала ее в Киеве у самой лучшей корсетницы прямо перед выездом в Израиль. Это было в 1968 году. Но, когда я приехала сюда, поняла, что она не в моде, и хочу подарить ее вам». Там же другие дамы дарили мне корсеты из сатина, атласа, которые шили их по своей фигуре еще в Союзе, но не носили – ведь в Израиле жарко…

Многие другие вещи приходилось сильно отбеливать. Мои специалисты используют все виды пятновыводителей, пока не выведут пятно. Любое пятно будет выведено, если вещь будет отдана в Фонд Александра Васильева.

– Отбеливание не разрушает тонкие экспонаты?

– Текстиль – одна из самых хрупких в мире вещей, которая разрушается от времени даже без участия человека. Однако у нас трудятся 13 реставраторов, дающих вторую жизнь шелку, тюлю, кружеву и всему, что связано с ними – шитью бисером, стеклярусом, вышивке.

Полмиллиона экспонатов

– Сколько времени у вас ушло, чтобы собрать эти уникальные экспонаты?

– В целом моей коллекции моды уже 50 лет. Считайте сами: я начал собирать ее в 16 лет, а в декабре мне исполняется 67. И первой вещью было платье из розового фая, шелковое, сделанное для смотрин калужской купеческой дочери в конце 1880-х.

Платье до сих пор у меня сохранилось, я был так рад, что оно мне досталось, и увлекся коллекционированием. Сейчас коллекция такая огромная, в ней далеко не только одежда. Вместе с украшениями, парфюмерией, аксессуарами, фотоматериалами и картинами собрание насчитывает полмиллиона вещей.

Мы экспонируем разные коллекции в Риге уже 17 лет, причем девять лет мы выставляли экспозиции в рижском Музее декоративного искусства и дизайна. Это были полноценные, шикарные выставки в изумительном зале, вызывавшие невероятный интерес. Все их спонсировал банк ABLV. Наши выставки в МДИД прекратились, потому что этот банк был закрыт, а сам музей не мог финансово обеспечить выставку – хранение, перевозку, реставрацию вещей.  

Кстати, я был награжден от Латвии Крестом признания за вклад в культуру – именно за эти выставки.

– Как вы пришли к мысли открыть Музей моды в самом сердце Риги?

– Моя приятельница с детских лет, архитектор Наталья Музычкина, ныне директор Музея моды, купила в Риге помещения, где сейчас располагается музей. А раньше был ночной клуб. Впоследствии я познакомился с латышом, стриптизером из этого клуба, который живет сейчас в Анталье.

Наталья провела там большие реставрационные работы – превратить все это в выставочные залы было непросто. Здесь мы никогда не повторяемся, каждый раз привозим новые эксклюзивные экспонаты. И каждая выставка собирает море народу. И самой успешной, думаю, была выставка 2017 года, посвященная Кристиану Диору. На улице стояли очереди желающих на нее попасть.

– По какому принципу вы собирали и собираете свою коллекцию – по годам, по эпохам, по странам?

– Я большой сторонник ручной работы. Собираю не массовую одежду, не штамповку, вещи не растиражированные, а именно сделанные вручную. Мне нравится ручное кружево, ручная вышивка, бисер, блестки, роспись, работа с камнями, веерами, обувью, сумками, с корсетами. Это не было стандартом, а подгонялось под требования заказчицы, под ее фигуру. Именно уникальность меня больше всего подталкивала к коллекционированию. И потом, когда я заметил, что публика во всех странах любит бренды, то понял, что Шанель, Диор, Ив Сен-Лоран, Валентино, Версаче, Ворт всегда проходят на ура. Поэтому я люблю собирать и бренды. Вдобавок у меня огромное число уникальных старинных вещей, в том числе портреты. Для меня это так важно, я люблю живопись, и эту тонкую передачу женского настроения в ней…

«Диор дарил вещи Майе…»

– Сегодня это чувствуется особенно остро, потому что женская одежда стала мужской, а мужская – женской. Это массовое производство сегодня, массовая тенденция. На улице это особенно видно. И я понимаю, почему так много мужчин ходят с бородой. Это единственное, что отличает их от женщин.

Женщина всегда имела женственный силуэт – грудь-талия-бедра. Еще в 1960-70-80-90-е, даже в начале 2000-х! А сегодня, когда воцарился сначала oversize, а потом body positive, в моду вошли оплывшие фигуры как у женщин, так и у мужчин. Победило массовое питание: если гамбургер запить кока-колой, фигуру не сохранить.

Поэтому я собираю то, что уникально. Даже вот сегодняшняя выставка – подавляющее большинство людей никогда не видели подобных вещей, никогда не пользовались, даже их мамы и бабушки не носили уже корсеты, турнюры и кринолины. В лучшем случае, комбинации.

– Вы знакомы с особами царской фамилии, аристократией, известными людьми, моделями, балеринами. Они дарят вам предметы своей одежды?

– Да! Вот, к примеру, балерина дягилевских Русских сезонов Ксения Триполитова, которая приезжала к вам в Ригу, моя задушевная приятельница, прожила 106 лет. А на днях исполнилось 100 лет легендарной балерине Майе Плисецкой, которую я тоже прекрасно знал и с которой дружил.

У меня в коллекции есть платья и Ксении, и Майи Плисецкой, которые сделаны в Доме моды Пьера Кардена специально для прима-балерины. В одном из них Плисецкая очень активно и с удовольствием выступала на концертах.

Пьер Карден и Майя дружили, и знаменитый кутюрье всегда с удовольствием делал наряды для ее выступлений и выхода в свет – просто дарил. Однажды я был приглашен на их совместный ужин, и Майя сказала, что, мол, посмотрела его новую коллекцию и кое-что отобрала для себя. «Конечно, Маечка!» – ответил кутюрье.

У нас в ориентальной группе выставлено платье от Кардена аргентинской миллионерши Эрны де Паз. У Майи Плисецкой было практически такое же – черная водолазка, зеленая юбка с люрексом и большой черный бант. Наверное, это платье модельер тоже ей подарил.

А еще у меня есть несколько платьев, которые были сделаны в Шанхае в доме моды Александры Грамолиной Modern women в 1940–1950-х. Они принадлежали русской балерине в Шанхае Ларисе Андерсен, дочери офицера русской императорской армии, которая прожила 101 год, но из кокетства исправила себе дату в паспорте, объявив, что ей только 100.

Последние годы она жила в Париже и продала мне свои театральные костюмы, в которых танцевала в опере в Шанхае. Они были в основном восточного образа, как к балету «Баядерка». Мы с ней торговались, она просила больше, чем я собирался ей заплатить, но, в конце концов, сошлись в цене. У Ларисы была приличная французская пенсия, но лишние деньги ей не мешали. А после ее смерти ее племянник (у нее не было детей) продал мне все остальные ее платья.

Еще у меня есть платье, сделанное индейцами Северной Америки. Оно принадлежало Рамоле Нижинской, жене знаменитого танцовщика Вацлава Нижинского, который довольно рано умер. А Рамола прожила почти 100 лет, была большой модницей, и несколько ее платьев передала мне их дочь Тамара, которой тогда было 98 лет.

Тетка моего отца Ольга Петровна Васильева, в замужестве Дрябина, была концертмейстером в Русской опере в Харбине. А ее муж, Иван Варфоломеев, был главным режиссером этой оперы, но раньше был певцом в Русских сезонах Дягилева. Я и от Ольги получил платье – она прожила 96 лет, скончалась в Саратове. И у нее немало осталось платьев 1920-х, которые я получил в наследство.

Любили животных, писали письма

– Чем эти знаменитые дамы отличаются от современных женщин?

– Женственностью в первую очередь. Они ничего не знали про компьютеры, автомобили и налоги, но они умели принимать гостей, сервировать столы, готовить.

Они знали, что на хорошем праздничном столе должно быть 17 видов закусок. Это было правило дореволюционной России.

Они писали письма от руки, очень вежливые, слушали классическую музыку, читали поэзию, французские романы, раскладывали пасьянсы. Сейчас, наверное, никто этого не умеет делать.

А еще они любили домашних животных. Например, у моей подруги, аристократки Таи Бобриковой был белый дог по прозвищу «Водка». Кроме того, дамы старого воспитания очень хорошо относились к родственникам, не только звонили им, а отправляли открыточки по почте.

Предки до XIII века

– Чему вы научились у этих женщин?

– В основном, они знали своих предков. И знакомство с ними подтолкнуло и меня заинтересоваться своими предками. Я провел хорошие исследовании моего генеалогического древа, и теперь знаю в общих чертах своих предков до XIII века.

Теперь у меня есть платье одной моей родственницы леди Дафф-Гордон, знаменитой английской создательницы моды, которая является моей пятиюродной сестрой – и это звучит фантастически!

Выяснилось, что один из моих прадедов был женат на английской аристократке Елизавете Проби, внучке мэра Лондона. А второй мой родственник – знаменитый модельер Эдвард Мулине, он работал в Париже в 1920–1930-х. Мулине был ирландцем по происхождению, это мой четвероюродный дядя. Я был так доволен и счастлив, когда нашел достойных предков в мире моды! В роду есть еще маркизы и графы XIV–XV веков, но вспомнить их трудно.

– Как вы все успеваете? Вами написаны три десятка книг, у вас лекции, открытие выставок, выездные школы…

– Мало сплю. Но знаете, в чем проблема? В недостатке персонала. Мне нужны реставраторы текстиля, но я не могу их найти, нужны реставраторы картин со знанием французского и английского языков.

Обновляю декорации для рижского «Щелкунчика»

– Вы известны еще и как театральный художник, работали в кино. Успеваете заниматься этим делом?

– Сейчас в кино не работаю, но в данный момент восстанавливаю постановку балета «Щелкунчик» в вашей Опере. В свое время я его оформил, но спектакль идет уже 25 лет и ему нужно обновление. Я сейчас этим и занимаюсь – обновлением декораций и костюмов.

Всего я оформил 160 постановок, но после для меня остро встал финансовый вопрос. Оказалось выгоднее провести лекции и организовать выездные школы, чем долго работать над постановкой в театре.

Из Риги еду в Германию, где буду читать лекции – одну в Эссене, другую – в Штутгарте. Потом лекции в Хельсинки, Вильнюсе и Таллине. Слава богу, очень много выступлений, и они меня кормят.

У молодежи падает либидо

– Каким вы видите будущее моды?

– У человека всегда будет желание выделиться. Оно связано, например, с сексуальными нуждами: девушки в любые времена стремятся привлечь внимание молодых людей. Сегодня либидо у мужчин очень упало, даже молодежь по уровню фертильности находится, простите, на уровне 70-летних мужчин. Возможно, это связано с мобильными телефонами и продуктами питания. Ведь сегодняшняя еда, как правило, вся гормональная – куры, поросята, картофель, рыба, помидоры, огурцы, яблоки – все должно быстро расти и побыстрее приносить доход. В результате многих подобных факторов детей у белого населения стало рождаться катастрофически мало, причем везде по Европе.

– К чему это все ведет, как думаете?

– Я был в Египте, у меня был гид, у которого в семье 17 детей. Мусульмане нас завоевывают, это правда. Но всех нас я призываю прожить остаток жизни в комфорте и радости, призываю всех радоваться, а не конфликтовать. В этой жизни мы глобально ничего изменить не можем.

– Но ведь надо активно действовать в своей области, как это делаете вы?

– Вот именно! Не надо лезть в политику, экономику. В области же культуры я сделал, что мог. Люди мне благодарны, а я им.

– Но мы отклонились от важной темы: что будет с модой будущего?

– Конечно, в результате меняется и мода. Я уверен, например, что будущее моды будет зависеть не от индивидуальных дизайнеров, а от искусственного интеллекта. Ему будут давать задание – «Нужна коллекция, где будет немного спорта, немного яхт, немного ветра, немного солнца!» И он меньше чем за три минуты изготовит коллекцию, на которую человек раньше тратил месяцы.

Какой замечательный день!

– Как вам удается, общаясь с тысячами людей, сохранять ровность и спокойствие, не раздражаться, не впадать в нервное буйство?

– Все очень просто – есть фраза memento mori. Помните о ней, внесите ее в вашу жизнь, держите в памяти! Вы поймете, что жизнь очень коротка и времени на расстройство, ярость, гнев у нас просто не может быть – часы наши тикают. Нет, если мы сами хотим превратить наше существование в сущий ад, то сделать это довольно легко – надо стать вечно недовольным, все порицать, находить изъяны во всех и в том числе в себе.

Я пришел к мысли, что жизнь зависит от нашего отношения к ней. Вот я просыпаюсь и думаю – «Какой замечательный день!», засыпаю и думаю – «Как удачно все сегодня сложилось!». А если мы будем думать о том, как нехороши люди, обстановка, собственная внешность, то при конце жизни вам нечего будет вспомнить – останется одна пустота.

Наталья ЛЕБЕДЕВА