Вадим Агапов: "Метод Пруста уникален, он помогает человеку найти счастье"

Рижский кинокритик Вадим Агапов недавно прочел лекцию «Счастье. Правила безопасности по Прусту», в которой рассмотрел роман «В поисĸах утраченного времени» ĸаĸ праĸтичесĸое руĸоводство по счастью. Мы попытались выяснить как чтение этого романа и других книг может помочь нам стать счастливее.

– Метод Пруста униĸален и опробован им на себе, – говорит Вадим Агапов. – Ведь он сохранил чувство полноты жизни в ĸрайне дисĸомфортной среде, во время войны, да еще при неизлечимой болезни. Что еще важнее – его приемы помогли стать счастливее другим. Возможно, помогут и вам.

В погоне за счастьем

– У вашей лекции о счастье странный подзаголовок «Правила безопасности по Прусту». Разве счастье опасно?

– Опасно не само счастье, а способ обращения с ним. Я часто слышу, как счастья ищут или гонятся за ним…

– А это неправильно?

– Это чревато как минимум двумя промахами – недолетом и перелетом. Можно всю жизнь догонять счастье, как Ахилл в известном парадоксе никак не мог догнать черепаху. 

–Но это всего лишь мыслительный фокус. Все же понимают, что в реальности Ахилл легко ее перегонит. 

– О том и речь. Перегнать – это тоже промах. В погоне за счастьем мы часто его обгоняем. Как поется в песне: «Через дырку в небесах въехал белый мерседес, всем раздал по три рубля и проехал мимо». Когда нам хорошо, мы почему-то пытаемся, образно говоря, раздать милостыню ангелам, в которой они не нуждаются.

–И как же тогда догнать счастье, поравняться с ним?

– Зачем догонять? У каждого из нас в жизни уже бывали счастливые моменты, разве нет? 

–Да, но обычно это мгновения. Может ли счастье быть длительным? Как достичь такого состояния?

– Может. Книга Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» как раз об этом. Если ее правильно читать.

–Правильно – это как? У каких литературоведов искать инструкцию?

–Можно обойтись и без литературоведов. Потому что книга Пруста – сама по себе инструкция. У нее кольцевая структура. Это значит, что дочитав ее до конца, вы поймете, как ее надо было читать.

– И что? После первого прочтения все начинать заново? 

– Да, обязательно. Хотя бы первую часть «Комбре» из первого тома.

– Но где взять столько времени на чтение?

– Я часто слышу этот вопрос. Но для меня он звучит как признание, что человек запутался. Книга Пруста не тратит, а сохраняет ваше время. Вы действительно хотите спросить, где взять время на то, чтобы его сэкономить?  

– Может, есть книги покомпактнее, где описано, как достичь состояния счастья?

– Есть. Сейчас в России в лидеры продаж выбилась книга психолога Виктора Франкла «Сказать жизни «Да». Она читается часа за три. И точно помогает: Франкл благодаря своему методу выжил в концлагере и не утратил веру в человечество. Но Франкл отталкивается от негативного опыта, а Пруст – от позитивного, это труднее. Помимо Франкла есть множество руководств, но в большинстве из них понятие счастья подменяется позитивным настроем, уважением к себе, избавлением от комплексов. Все это вещи хорошие, но напрямую с счастьем они не связаны. Можно уважать себя, но чувствовать внутреннюю пустоту. А можно быть униженным, больным, но при этом счастливым. Как в стихотворении Михаила Кузмина «Если б я был древним полководцем».

Кому помог Пруст?

– А где гарантии, что метод Пруста поможет? Сам-то он был счастлив?

– Объективных критериев счастья нет. Но от некоторых его страниц исходит такая радость, красота, легкость, тайна и плотность смысла, что другого синонима, кроме счастья, я не нахожу.

– Вы сами признали, что это субъективные ощущения. Кто-то от этих страниц зайдется от восторга, а кому-то будет просто скучно.

– Согласен, но среди тех, кто «зашелся от восторга», были очень разные люди, и всем им чтение Пруста помогло. Ив Сен-Лоран не расставался с его романом всю жизнь, часто цитировал в интервью, в том числе и в знаменитой прощальной речи с миром моды. Осужденный на пожизненное заключение Жан Жене взял томик Пруста в тюремной библиотеке и вдохновился настолько, что сам стал писателем. Благодаря блестящему стилю у него появился круг ценителей, которые добились пересмотра его приговора, в итоге Жене получил освобождение, затем разбогател. Польский офицер Юзеф Чапский, попав в лагерь НКВД для военнопленных, читал другим заключенным лекции о Прусте. Его должны были расстрелять в Катынском лесу в 1940 году, но каким-то чудом Чапский спасся и дожил во Франции до 1990-х. Культуролог Кирилл Кобрин писал, что из библиотечных архивов следует невероятная популярность Пруста в блокадном Ленинграде. Список можно продолжить… 

– А самому Прусту открытый им секрет счастья помог?

– Могу судить только по косвенным признакам. Если человек несмотря на все свалившиеся на него невзгоды не обозлился, то это серьезный аргумент в пользу того, что он был счастлив. Или хотя бы пребывал в мире с самим собой. Пруст с детства мечтал стать писателем, но признание пришло к нему слишком поздно, только в конце жизни. Его мать была еврейкой, и во время дела Дрейфуса он столкнулся с антисемитизмом и национализмом, но сумел не разочароваться и не рассориться с теми, чьих предрассудком не разделял. 

– Может, у него просто характер был уживчивый?

– Вряд ли. Имеются воспоминания его служанки Селесты, в которых Пруст предстает весьма капризным и требовательным. Он мог, например, среди ночи затребовать особый сорт мороженого из дорогого ресторана, а потом попробовать всего одну ложечку и больше к нему не прикасаться. Приготовление Прусту утреннего кофе – это была целая эпопея. И все же Селеста писателя не бросила, прислуживала до самой смерти. Видимо, почувствовала, что он привередничает неспроста, избалованность тут не при чем. Пруст умел сосредотачиваться на счастливых моментах, вдумываться в них. Он подходил к каждому мигу счастья как к хрупкой археологической находке, которую нужно расшифровать, не выпуская из рук, пока она не рассыпалась в пыль. Пруст описывает каждое такое мгновение на протяжении нескольких страниц, а потом снова и снова к ним возвращается так, словно эти моменты – всего лишь осколки чего-то большего, что заметено песком привычек и недопонимания. Он не старается минуты счастья остановить. Он изучает рельеф песка, пустыню повседневности, чтобы точнее определить направление раскопок. Многие ведь пытаются остановить мгновение или повторить. Отсюда культ селфи, запечатленных моментов. Но мы же помним, до чего остановки мгновения довели Фауста. 

– То есть лучше записывать состояние счастья словами, а не фотографировать? И это весь рецепт?

– Записывать необязательно. Но слова все же важны. Слова – инструмент сознания, а в счастливые моменты думать не хочется, так что рецепт не такой простой, как кажется. Облекая счастье в слова, мы переступаем границу бессознательного.   

С ностальгией нужна осторожность

– Можно ли задним числом наполнить потерянное время смыслом и радостью? Поможет ли в этом ностальгия?

– Время – не резервуар, его не получится наполнить. Скажем точнее: потерянное время можно использовать, чтобы испытать прилив радости. Но потерянное время тут не единственный компонент. С ностальгией нужна осторожность. Ностальгия ставит прошлое на повтор, она отрывает вас от настоящего, точнее – от тех частичек вечного, что есть здесь. Так вы постепенно отвыкните различать и частички вечного, что были в прошлом. И после нескольких приятных уколов счастья прошлое опустошится еще больше. 

– Счастье у многих ассоциируется с переменой мест, с путешествиями. Что может стать альтернативой путешествиям для тех, кто не может себе их позволить? 

– Для начала хорошо бы понять, как эта ассоциация счастья с путешествием случилась. Ведь сама по себе перемена мест счастья не приносит. Иначе в общественном транспорте все бы млели от восторга. С другой стороны, Мармеладов неспроста говорит в «Преступлении и наказании», что у всякого человека должна быть возможность хоть куда-нибудь пойти. Перемена мест – как и любая перемена – это в первую очередь вывих привычек. За границей вроде бы такие же люди, но по мелочам у них все по-другому. После поездки мы еще какое-то время чувствуем себя отдохнувшими, потому что не втянулись в прежние привычки. Значит, можно избавиться от них и без поездок, ведь все меняется каждый миг, просто мы натренировали свою психику не отвлекаться на микроперемены. 

Внимание к мелочам

– И как же развить в себе внимание к микропеременам?

– Тоже тренировками. Поэтому роман Пруста такой длинный. Не потому, что идея сложная,  а потому что требуется тренировка. Пруст создал тренажер. Если его разобрать и взять только часть, тренировка не ускорится, вместо нее будет что-то другое. Кстати, за образец он брал соборы. Будучи неверующим, он протестовал против отсоединения церкви от государства, так как это вело к упадку церквей. Заглянуть в церковь или обойти ее со всех сторон – чем не альтернатива путешествию, особенно если набрели на нее случайно, в сумерках, и не верите ни во что и ни в кого.

– В сумерках утренних или вечерних?

– У нас такой климат, что можно и в дневных. Раньше сумерки можно было устроить себе, просто купив билет на какое-нибудь средненькое кино. Сейчас такое найти труднее: в кинотеатрах крутят что-то успешное. Но если где-то объявят Тарковского, попробуйте на него попасть. Фильмы Тарковского любой кинозал на время сеанса превращают в храм.

– А разве Тарковский –это средненькое кино?

– Нет, но настраиваться на него лучше как на что-то среднее. В советское время он шел третьим экраном, в заштатных кинотеатрах, и это было здорово – никакой суеты. 

– Зачем ждать показа в кинотеатре? Тарковского в любой момент можно посмотреть дома.

– Cмешивать сакральное с бытовым? Это надо уметь. Если вы протестант или дзен-буддист, то пожалуйста. 

– А скучно не будет? По недавним опросам в России Тарковского признали самым занудным режиссером.

– По очень давним опросам самую лаконичную рецензию на Тарковского еще до его рождения выдал Гоголь: «На «Зеркало» неча пенять…» Кстати, Жану Жене книга Пруста в тюремной библиотеке досталась потому, что остальные заключенные посчитали ее скучной.   

Образец необычного

–Вернемся к путешествиям. Вы дали советы неверующим. А что делать верующим?

– Надеюсь, они менее падки на рекламу, их желание не сфабриковано. И в их тяге к путешествиям сильнее духовный запрос. Пруст считал, что в желании путешествовать есть что-то от желания влюбиться. И тут парадоксальный момент: ведь влюбиться, казалось бы, можно в любом месте. Значит, мы мечтаем не просто об интрижке, а о чем-то необычном. 

И что же мы берем за образец необычного, когда речь идет о любви? Логично предположить, что первую свою любовь – ее ни чем не спутаешь. Значит, за желанием путешествовать маскируется желание вновь испытать чувство первой влюбленности. Но ведь это самообман – у первой любви не будет ремейков, она не бывает второй свежести, она давно забежала в ваше будущее и подменила его. Куда бы вы ни отправились, ваша первая любовь там уже побывала и расставила в самых романтических местах кафетерии. Кофе за столиком с видом – вещь приятная, но все же не за этим вы пролетели сотни километров, это лишь утешительный бонус. Об этих забеганиях любви вперед – рассказ Набокова «Адмиралтейская игла».

Но не все так безнадежно. Одним из отличительных качеств первой любви является ее робость. Она-то, считает Пруст, и подталкивает людей к живописи. Картины нас обнадеживают: то, что на них видишь, достойно любви, быт – кажимость. Они подсказывают, как смотреть на окрестности, чтобы влюбиться как в первый раз. Получается, верующим надо начинать с посещения выставок. Знаете, один из последователей Пруста объездил – без преувеличения – весь мир. Но не по своей воле. Его звали Брюс Чатвин. Он работал экспертом в аукционном доме, оценивал живопись. Вероятно, он так и просидел бы всю жизнь в Лондоне, но из-за тщательного всматривания в картины испортил зрение. Врачи посоветовали ему сменить образ жизни, чтобы окончательно не ослепнуть. Он не просто отправился в турпоездки, он увидел окружающий мир в совсем другом свете, возвысил жанр травелога на совершенно иной уровень и принял в итоге православие.  

Счастье или удовольствие?

–В чем разница между счастьем и удовольствием, счастьем и наслаждением?

– Наслаждение – это настолько интенсивное удовольствие, что в нем теряются границы собственного «я». Поэтому в обществах самого разного уклада сохраняется настороженное отношение к сексу, cектам и массовым сборищам – никто в точности не знает, чем утрата «я» после коллективного экстаза закончится, все ли смогут вернуться в собственное, ответственное и налогооблагаемое «я». После интенсивного наслаждения люди могут выпасть из социальных рамок: болельщики устраивают драки, рок-фаны ломают стулья и срывают одежды со своих кумиров, толпы фанатиков шагают за фюрером, а последователи сектанта приносят себя в жертву…

– Удовольствие не столь интенсивно?

– Верно. Удовольствие старается контролировать рамки – найти компромисс между наслаждением и самоконтролем. Умение получать удовольствие приходит с опытом. Мы можем час медленно потягивать вино из бокала, потому что горьким опытом научены: если выхлебать всю бутылку разом, то расплата за этот миг наслаждения будет слишком высокой.

– А счастье?

– Cчастье требует еще большего опыта. Поэтому Пруст и написал такой длинный роман. Это не просто история, это тренажер. Не пройдете курс целиком, эффект может быть таким же непредсказуемым, как от наслаждения. Заметьте, что Ив Сен-Лоран вдохновлялся Прустом, но от депрессий это его не спасало.

–И почему же?

– Однажды он признался, что последний том романа он так и не дочитал. 

–А если бы дочитал, то депрессии бы как рукой сняло?

– Кто знает. Или они протекали бы легче и скорее заканчивались. Видите ли, Ив Сен-Лоран отождествлял себя с Шарлем Сваном, одним из персонажей романа «В поисках утраченного времени». А это не совсем правильный режим чтения. В чем-то даже детский.

Игра по правилам и без

– Какие еще бывают режимы чтения? И как им научиться?

– Это все равно что спрашивать «Какие существуют правила игр?». Каждый настоящий автор придумывает свои правила. 

– И где их искать? В нагрузку к книге они не прилагаются. 

– Заботливые авторы придумывают и то, как о правилах читателям сообщить. Конан-Дойля ценят не только за то, что он придумал Шерлока Холмса, но и за то, что он вывел новый человеческий тип – читателей детективов. 

– Если есть заботливые авторы, значит, бывают и беспечные?

– Они не всегда беспечные, просто по-другому выстраивают отношения с читателями – через посредников. Для их книг требуются профессиональные литературоведы, которые сопроводят текст предисловием и комментариями. Это как с играми. В некоторые можно играть всем вместе, а для каких-то  – для той же «Мафии» – нужен ведущий.

– У кого из русских писателей и в каких произведениях лучше всего описано состояние счастья?

– Описание должно резонировать с чем-то в читателе. Поэтому примеры постоянно меняются. То, что вспомнилось сейчас – одна страница из набоковского «Дара», где речь идет об отце Годунова-Чердынцева. Страниц, посвященных отцу, много, но на эту нужно случайно наткнуться – когда она вам попадется, вы ее с другими не спутаете. Что еще? «Я так давно родился» Арсения Тарковского – строго бумажный вариант. А вот стихотворение Пушкина «Пир Петра Первого» надо слушать обязательно в исполнении Александра Архангельского. И детский стишок Сергея Михалкова в исполнении автора про то, как мальчик бредил во время гриппа. Не помню, как называется, но там были слова: «Зоя Павловна, ответьте/ Зоя Павловна молчит/ Я на Марс лечу в ракете/ На меня медведь рычит…» Конечно, через несколько минут этот список будет другим.

Марина СИУНОВА