Шесть лет назад, 29 января 2016 года, автобус компании Lux Express рейса Рига – Санкт-Петербург потерпел страшную аварию. На днях суд первой инстанции признал водителя Эдмунда Стурманиса виновным в этом ДТП и приговорил к одному году и трем месяцам лишения свободы условно и к лишению водительских прав на один год. Рижанка Татьяна Антонова, тяжело пострадавшая в этом ДТП, рассказала свою историю преодоления последствий аварии.
Авария случилась ночью на шоссе Йыхви – Тарту. В автобусе Lux Express, следовавшем из Риги в Санкт-Петербург через Тарту, находилось 26 пассажиров и два водителя. Поездка проходила в неблагоприятных погодных условиях, шел мокрый снег, дорога покрылась льдом, по мнению очевидцев, водитель выбрал слишком высокую скорость для столь сложных дорожных условий.
Автобус перевернулся набок, всего в аварии пострадали 12 человек, из них двое получили тяжелые травмы. Рижанка Татьяна Антонова перенесла 15 операций по восстановлению руки, попавшей непосредственно под автобус.
Водитель Lux Express не признал и не признает себя виновным, настаивая, что авария произошла из-за плохих погодных условий, и автобус просто снесло с дороги. «Его версия, которую он оглашал на суде, состоит в том, что подул сильный ветер, и автобус снесло с дороги сильным порывом ветра. Стихийное, говорит, было бедствие. Странно, что больше никого не снесло» – говорит Татьяна Антонова.
Приводим ее рассказ.
Я проснулась от крика
– Началось все с того, что одному из пассажиров стало плохо в дороге, ему вызвали скорую, рейс задержался на 40 минут, – рассказывает Татьяна Антонова. – Тем не менее пассажир отказался ехать в больницу и продолжил поездку. Насколько я поняла по разговору водителя с диспетчерами, вкомпании Lux Express не отработана процедура действий в кризисных ситуациях. Диспетчер думал, что водители вызвали скорую, а водители думали, что диспетчер вызвал скорую. В результате не вызвал никто, и мы потеряли время.
Это заставило обоих водителей нервничать, я бы даже сказала, психовать. Это было очень заметно, так как я сидела близко к ним. По моей версии, водитель пытался наверстать упущенное время. По результатам расследования он не превысил допустимую скорость, но не учел погодные условия: ночь, снег, плохую видимость и обледенение дороги.
– Что вы помните об аварии?
– Я проснулась от женского крика, посмотрела в лобовое стекло, шел снег. Стало понятно, что что-то происходит. Мы вроде бы куда-то летели, и довольно долго летели. Потом автобус шмякнулся на правый бок. Раздался звук удара, и все вдруг смолкли. Мы продолжали лететь. Потом выяснилось, что автобус скользил по полю на правом боку. Вокруг все падало, билось и сыпалось. Затем мы наконец-то остановились. Я не поняла тогда, что моя правая рука оказалась зажатой между автобусом и землей. Я, как была в своем кресле, так и осталась. За подголовник переднего кресла я пыталась левой рукой подтянуть себя вверх, но не получалось. Я тогда загадала, если сама встану, то все будет хорошо, если нет, то наверняка будут серьезные проблемы. К сожалению, события стали развиваться по второму сценарию.
Помню, что кто-то с придыханием передо мной рыл снег. А потом бросил рыть и ушел. Наверное, это был один из водителей. Я оскорбилась. Потом кто-то шел слева. Хрупали стекла. Я попросила мне помочь подняться, но этот кто-то сказал: «Лежите! Лежите!» Я опять не поняла, почему я должна лежать, и никто мне не может помочь подняться. Я тогда еще не знала, что рука была зажата под автобусом, и помочь мне сразу было невозможно. Я это узнала только через три года. Свободной левой рукой я дотронулась до лица и удивилась, что кожа на щеке смешно, как мне показалось, оттопырилась. А потом я посмотрела на пальцы левой руки, касавшиеся лица, и подумала: «Откуда кровь?»
По моим ощущениям, спасатели приехали довольно быстро. Но тогда я не знала, что это спасатели. Вошел молодой мужчина в синей униформе и стал мне в левую руку делать укол. Я опять подумала: «Зачем мне укол, когда мне просто нужно помочь подняться». Как меня освобождали из-под автобуса, я не помню. Автобус поднимали с помощью пневмоподушек, но об этом я узнала только через год из новостей. Мне прислали запись репортажа.
– Во время аварии вы не были пристегнуты?
– Я была пристегнута. Я как была в кресле, так и перевернулась на правый бок, никуда не вылетела. По результатам следствия тот факт, была ли я пристегнута, не мог повлиять на тяжесть полученных травм.
Два с половиной месяца в больнице
– Сколько времени вы провели в больнице? И какой был диагноз?
– Первую помощь оказали спасатели. Затем меня доставили в Иду-Вирускую центральную больницу, но я не помню этого. Диагноз – полуампутация правой руки и перелом левой руки, множественные порезы лица. Правая рука на чем-то держалась, но было два открытых перелома выше локтя, были повреждены все три нерва (один из них порван, позже произошел разрыв артерии, но удивительные врачи из Тарту трансплантировали мне кровеносный сосуд в руку из моей же ноги.
В Ида-Виру я ничего не помню, кроме одного эпизода. Нет, двух. Я лежу. Ничего не вижу, но кое-что слышу. Слышу, голос на русском языке говорит: «Это одна из тяжелых». Я поняла как-то, что это про меня. И опять обиделась. Мне не хотелось быть «тяжелой». Потом я открываю глаза. Надо мной – голова, которая говорит: «Сейчас мы тебе будем делать операцию». Я спрашиваю: «Ампутировать?» Голова отворачивается куда-то в сторону, спросить. Я жду. Доли секунды растянутые в вечность. Голова поворачивается обратно и говорит: «Нет». Я отключаюсь.
Из Ида-Вируской больницы на реанимобиле меня отправили в Тартуcкую университетскую больницу. Но я этого не помню. Узнала только потом. Помню только, что на протяжении пути куда-то со мной разговаривал женский голос, который повторял: «Танечка, все будет хорошо!» И голос оказался прав! Спасибо огромное обладательнице этого голоса!
В Тартуской университетской больнице я пришла в себя. Но я не знала, где я. Вокруг был полумрак. Посередине палаты находился сестринский пост. На моей правой руке была огромная металлоконструкция, а на левой – гипс. Лицо было каким-то стянутым и шершавым. Сестрички и санитарочки стали моими руками. В Тарту я провела 2,5 месяца, перенесла восемь операций, остальные семь мне сделали в Риге.
– Какие операции вы перенесли?
– В Ида-Виру мне спасли руки и зашили в нескольких местах лицо, которое было очень исцарапано стеклами. В Тарту чудеса, по-другому я не могу сказать, продолжились. Врачи боролись за каждый кусочек моей правой руки. Врачей я обожаю всех и каждого! В Тарту мне из левой ноги трансплантировали в правую руку кусочек вены, часть кровеносного сосуда и несколько раз кожу. Одна из операций длилась 12 часов. Проснулась я в реанимации. Это очень напугало маму с папой. Одной из многочисленных травм была рана, которая никак не хотела заживать. Врачи нашли уникальный способ: одну из мышц они повернули вокруг своей оси, «залатав» таким образом рану.
Я долго лежала, полтора месяца, потом потихоньку стала ходить. В Ригу я приехала 7 апреля. И врачи! Врачи! Мне на помощь спешили удивительные врачи. В Риге я наблюдаюсь в Центре микрохирургии и в Больнице травматологии и ортопедии.
Врачи сделали невозможное
– В результате ваша правая рука восстановилась?
– Полностью она не восстановится никогда, просто нет ресурса. В Центре микрохирургии за эти годы мне сделали ряд удивительнейших операций. С помощью вставленных на время спиц отделили большой и указательный пальцы, в результате чего контрактура (затвердение мышц, произошедшее из-за временного отсутствия кровоснабжения) стала меньше. Я стала способна держать предметы, стирать мелкие вещи, откручивать крышечку от бутылки с водой. Было проведено несколько операций на нервах. Нервы – это функция руки и ее чувствительность. В результате волшебного для меня вмешательства врачей улучшилось и то, и другое. Нервы несколько раз сшивали, улучшали, освобождали, отделяли от внутренних швов, зажимавших их мышц и проводили еще много всего, чего я не знаю, но ощущаю результат.
Через год после аварии у меня обнаружилась инфекция в локтевом суставе правой руки. При открытых переломах инфекция практически всегда попадает в кость, ставится диагноз остеомиелит, но инфекция может активироваться, а может продолжать «жить» локально. При двух открытых переломах у меня практически не было шансов, хотя мы с моими врачами очень надеялись. Локтевой сустав полностью пришлось удалить. В освободившуюся полость была поставлена временная «кость» с антибиотиками. И слава врачам, инфекцию удалось победить! Год и четыре месяца я прожила без локтя. За это время специально для меня был изготовлен удивительный эндопротез, который мне поставили в Больнице травматологии и ортопедии 8 августа 2018 года. Красивая дата, не правда ли? Жаль, что я не знаю человека, который этот эндопротез придумал. Я бы пожала его руку, своей правой, отмечу, рукой. Зато я знаю врачей из Больницы травматологии и ортопедии и Центра микрохирургии, и до конца своих дней не устану говорить им «спасибо». В Центре микрохирургии из левой ноги мне была трансплантирована мышца в правую руку и поставлена вместо бицепса, оставленного где-то на полях Эстонии.
– Сохранилась ли у вас мелкая моторика?
– Если говорить именно про мелкую моторику, то она остается проблемной. Я не могу писать, чистить картошку, пришивать пуговицы, долго что-то держать в правой руке. Рука – слабая, все обычно падает.
Когда мне поставили локтевой протез, жизнь стала налаживаться. Рука перестала быть тяжелой. До этого у меня все время от тяжести болела шея. А когда правую руку улучшили трансплантированным бицепсом, то жизнь вообще заиграла яркими красками. От всей души я благодарю всех врачей, медсестер, физиотерапевтов, санитарочек, всех, кто меня тащил из ямы, и вытащил. По всем правилам моей руки не должно было быть, а она есть. Я благодарю маму, которой уж очень досталось, папу, который, к сожалению, не дожил до всех моих успехов по восстановлению. Папа был уверен, что рука восстановится. Он говорил не «я надеюсь», а – «так и будет!». Папа оказался прав.
В 2019 году, в свой день рождения 22 февраля я приехала в Ида-Вирускую больницу, привезла большой торт с надписью «Спасибо за жизнь», эта фраза – квинтэссенция моих чувств. Мне хотелось познакомиться с врачами, спасшими меня, поблагодарить их и обнять их обеими руками.
– Вам пришлось переучиваться все делать левой рукой?
– Сначала – да. Шесть лет назад я научилась писать и наносить макияж левой рукой. Однако со временем правая рука подключается все больше и больше. Из больших движений я делаю обеими руками практически все: мою полы, готовлю, с трудом, но все же – укладываю волосы. Только правую руку мне надо очень щадить. Нельзя поднимать ничего тяжелее трех килограммов, подвергаться физическому воздействию, толканию, пиханию в магазине или в транспорте. Практически любой спорт для меня теперь травмоопасен. Мне нельзя падать. Рука полностью не распрямляется и не поворачивается вокруг своей оси, поэтому я не могу достать что-то с верхней полки, протянуть моей собаке еду на ладони, пользоваться вилкой или ложкой. Это я делаю левой.
Самой большой проблемой остается боль, которая меня замучила, так как не проходит 24 часа в сутки семь дней в неделю. Нервную боль, да еще при таком количестве операций, очень трудно купировать, хотя мы с врачами стараемся.
Я выбираю жизнь!
– Вы следили за ходом судебного процесса над водителем автобуса?
– Я в нем активно участвовала.
Сначала долго, целый год, проводилась экспертиза автобуса эстонской стороной – в Латвии о расследовании ничего не было слышно. Я стала искать, где находится уголовное дело. Звонила в латвийские суды, написала генпрокурору, и из его канцелярии мне ответили, что дело будет рассматриваться в елгавском Земгальском районном суде. В качестве потерпевшей я присутствовала практически на всех заседаниях суда. На первом заседании дала показания, на одном из заседаний с разрешения суда задавала вопросы эксперту из Эстонии, делавшему экспертизу автобуса и дорожного покрытия.
– На днях состоялся суд над водителем. Как вы восприняли приговор?
– Я считаю правильным то, что водителя признали виновным. Виновным в том, что не убедился в безопасности дорожного движения, не выбрал подходящую к погодным условиям и особенностям дороги скорость движения, это при его-то, как он утверждает, опыте, виновным в халатности, безалаберности и безответственности при перевозке людей, виновным в непрофессионализме, в непризнании своей вины, в стремлении нагнать время в пути, невзирая на тяжелые погодные условия. Действительно был сильный ветер, но не ураган, ведь никого не снесло с дороги, кроме нас.
По поводу справедливости – это очень сложный вопрос, неоднозначный. Есть юридическая сторона вопроса. И здесь, действительно, я довольна решением суда.
Но есть еще не менее важный морально-нравственный аспект. Передо мной лично водитель не извинился, помощь никогда не предлагал, ни в одну из больниц ко мне не приходил. Его последнее слово состояло из одного предложения: «Прошу прощения у пострадавших, виновным себя не признаю». Едва ли это похоже на человеческое участие. Я его не уважаю ни как профессионала, ни как человека, ни как мужчину! Мы порой не можем выбирать, какие события с нами случаются, но мы можем выбирать, как реагировать на эти события. Эдмунд Стурманис свой выбор сделал.
– Как травмы рук отразились на вашей профессиональной деятельности?
– Напрямую. Жизнь остановилась, вздрогнула и пошла дальше, но уже другая. Карьерные устремления пришлось отложить на неопределенный срок.
– Вы теперь не можете работать?
– Пока нет. Во-первых, слишком большая нагрузка на левую руку, что важно при работе на компьютере, например. Левая рука тоже была сломана, в ней стоит металлическая пластина, и когда она устает, то болит. Но это временами. А правая еще довольно сильно болит, и главное – постоянно. Это отнимает много энергии. А мне не нравится чувствовать себя уставшей чаще, чем до аварии. С моими замечательными врачами мы продолжаем работать над моим восстановлением. Может быть, понадобятся еще операции. Это будет зависеть от того, чего удастся добиться консервативно. Требуются ежедневные упражнения. Реабилитация у меня стоит на первом месте, пока не до работы. Бог подарил мне второй шанс. Жизнь я ставлю на первое место!
Марина СИУНОВА
