Недавно нынешний рижский мэр заявил: главное, чего удалось добиться Рижской думе нынешнего созыва – то, что Рига стала более латышской – снесены памятники, переименованы улицы, благоустроен парк, а в школах произошел переход на обучение на государственном языке.
Сто лет назад политики тоже боролись за латышскую Ригу и тоже хвалились своими победами.
Вспомним, как это было.
ВОЙНА И НЕМЦЫ
Первая мировая и последовавшие за ней войны катастрофически сказались на численности населения Риги, произошли существенные изменения национального состава. Общее число жителей сократилось, но среди оставшихся вырос удельный вес латышей.
Перепись населения, проведенная в конце июля 1917 года в Риге, показала, что среди жителей города латыши составляли 54,3% (больше, чем когда-либо), немцы – 14,3%, русские – 8,6%. Правда, численность латышей в городе заметно увеличивали почти 49 тысяч беженцев из занятой германскими войсками Курляндии. Всего, согласно переписи, в Риге тогда проживало 210 590 человек. Для сравнения, в 1913 году – 472 100.
3 сентября 1917 года немцы заняли Ригу и цифры изменились.
В начале октября немецкие власти сообщили, что улицам Риги возвращаются немецкие названия и будут вывешены соответствующие таблички.
До Первой мировой войны таблички с названиями улиц писались на двух языках – по-русски и по-немецки. В августе 1914-го немецкие надписи были замазаны густой краской. То же касалось и указателей трамвайных остановок, которые были на трех языках. 16 февраля 1915 года были переименованы 23 рижские улицы, носившие названия немецких городов. Но их сменили российские топонимы.
После провозглашения латвийской независимости новые городские власти взялись за переименование улиц и изготовление соответствующих табличек.
Это произошло только 30 марта 1920 года, когда вместо бульваров Наследника и Театрального появились бульвары Райниса и Аспазии. Оба поэта-супруга были вполне еще живы.
Такое понравилось далеко не всем, и в Рижскую думу поступило прошение с многочисленными подписями о переименовании бульваров Райниса и Аспазии в бульвары полковников Бриедиса и Калпака, уже покойных. Но эти имена присвоили соседним улицам только в 1923 году.
СПОРЫ О ТАБЛИЧКАХ
В августе 1922-го префект Риги требовал ускорить переименование улиц, грозился обратиться в Министерство внутренних дел с собственным проектом.
И вот 7 сентября 1922 года создали комиссию из 12 человек от разных партий. Комиссия предлагала проекты переименования, их возвращали обратно. Вдруг выяснялось, что к их разработке не были приглашены представители филологического факультета университета, Союза журналистов, купечества, биржевого комитета, а также известный языковед профессор Эндзелиньш. К февралю 1923-го в комиссии уже было 22 человека.
На заседании Рижской городской думы спорили: стоит ли искоренять исторически сложившиеся названия улиц? Надо ли массово переименовывать те, что не имеют общественного, политического или исторического значения?
Спорили насчет улиц Пушкина и Гоголя, спрашивали: а почему не Шекспира или Гёте? 300 домовладельцев с Большой Московской улицы просили не переименовывать их улицу, комиссия пошла им навстречу...
Только 21 сентября 1923-го Министерство внутренних дел утвердило принятый 6 ноября Рижской думой проект переименования рижских улиц. Переименовали сразу сто девяносто две.
Спорили и о табличках. Немецкая фракция в думе внесла предложение изготовить таблички для переименованных улиц на трех языках – еще на немецком и русском. Как это было в царское время. Фракция социал-демократов заявила, что не может поддержать предложение, «потому что в свое время русская и немецкая власть преследовали те массы, представителями которых являются социал-демократы».
Противники табличек на трех языках надеялись, что правительство такого не допустит, напоминали, что Латвия – национальное государство, выступали против «реставрации прежней власти». И даже демонстративно покидали заседание думы. А депутат Давис из фракции христианских националистов заявлял, что «будет ратовать за дощечки с названием улиц на трех языках в том случае, если к следующему заседанию ему будет доказано, что в Москве и Берлине улицы обозначены также и на латышском языке».
А в ноябре префект предписал начальникам участков позаботиться о том, чтобы на всех переименованных улицах домовладельцы до 18 ноября прибили новые таблички с новыми названиями улиц. «Неповиновавшиеся домовладельцы будут привлечены к ответственности».
Понятно, что новые таблички были только на одном языке.
ХОРЬКИ, ЛИСЫ И КУРОПАТКИ
Рижская русская газета «Сегодня» писала, что переименование рижских улиц было сделано «наспех, в угоду господствовавшему политическому течению».
В скором времени почтово-телеграфное ведомство сообщило в письме городским властям, что после того, как в Пурвциемсе переименовали улицу Лапсу в Цаунес, то есть улицу Лисы в улицу Куницы, оказалось, что улица Цаунес уже давно существует в районе Видземского шоссе, и это путает почтальонов.
В Риге появились две улицы Берзмуйжас, две улицы Бенес и т. д. Поэтому 21 августа 1924 года рижский градоначальник Альфред Андерсонс принял решение переименовать улицы, как сообщала газета: «Брусничную (Brūkleņu) – в Смородинную (Upeņu), Куропаточную (Irbju) в ул. Индулиса, Куничью (Cauņu) – в Лисью, Горностаевую (Sermukliņa) в Малую Хорьковую (М. Sesku). Кроме того, Бененская станет улицей Приедкална (там, по соседству, скончался недавно Приедкалн), а Берзмуйжская – Яблочной». Александровский рынок переименовали в Видземский, потому что Александровской улицы уже не было.
Как видим, переименование улиц русских рижан не смутило. Они все равно переводили их названия и говорили: улица Свободы, Ключевая, Малая Горная, Елизаветинская, Мельничная и т. д.
Скорее всего, и немецкие рижане поступали так же.
ЛИЧНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Русский писатель и философ Федор Степун, воевавший под Ригой в Первую мировую, второй раз посетил город в 1922 году. Вот как он это описывал:
«Но вот поезд тихо входит под крышу вокзала и, замедляя ход, останавливается. Мы с женой выходим на платформу: кругом латышская речь, всюду латышские и кое-где немецкие надписи. Носильщик, подхвативший вещи, расспрашивает о Москве, как о каком-нибудь Пекине. Человек в буфете лишь со второго слова говорит по-русски, хотя с первого же взгляда отлично видит, что мы из Москвы. В магазинах кое-где, словно в каком-нибудь Берлине, любезные надписи: «Здесь говорят по-русски». Всюду в атмосфере, в манере обращения (в каких-то неуловимых черточках быта) демонстративно подчеркнутое ощущение своей новорожденной самостоятельности и желание самобытности».
Побывавший в том же году журналист Андрей Седых вспоминал: «Я ехал по главным улицам Риги – десять лет тому назад бывшей русским губернским городом, а теперь ставшей столицей Латвии. Улицы в образцовом порядке, чисты, на углах эффектные полицейские – «картибнеки» – в белых перчатках, театральными жестами регулируют движение. Город наряден, тонет в зелени; приятно было видеть вывески не только на латышском, но и на русском языке… Рига теперь латышский город, это чувствуется на каждом шагу, но русского здесь осталось бесконечно много, и к чести латвийского правительства надо сказать, что этот русский дух в те времена не особенно старались искоренить».
ТАК ПОХОЖЕ НА РОССИЮ
Но это в центре. В Московском форштадте Риги все как будто оставалось по-прежнему, о чем неоднократно свидетельствовали приезжие.
Тот же Седых писал: «Ты чувствуешь себя совсем в России. Мостовые вымощены крупным булыжником, пролетка безжалостно подпрыгивает, вас бросает из стороны в сторону. По обеим сторонам Большой Московской лепятся одноэтажные деревянные домики с флигелями, с крылечками и александровскими колонками. Деревянные ставни откинуты на крючки, на окнах белоснежные занавесочки, герань, бесчисленные горшки с цветами и клетки с канарейками... В подворотнях девушки лущат семечки, у колониальной лавки Парамонова какой-то паренек перебирает трехрядную гармонь и в такт себе подстукивает подковками... Так живут на Московском форштадте русские люди – отлично живут, не жалуются».
И через десять лет, в 1933 году поэт Георгий Иванов видит то же самое:
«Все переменилось в мире, а Форштадт такой же или почти такой же, как двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад. Маленький островок, уцелевший от погибшего материка, он в неприкосновенности сохранил черты той России, которой давно не существует… И впервые попадая на мощенные огромными булыжниками то благодушно сонные, то бестолково шумные улицы Московского форштадта, – трудно сдержать волнение…»
Иванов описывает форштадтские улицы: Московскую, Пушкинскую, Гоголевскую, Тургеневскую и спрашивает: «Огромный материк шестнадцать лет тому назад дрогнул, зашатался и безвозвратно канул на дно. Чудом уцелел маленький островок, и на нем несколько толстосумов, десятки лабазов, воровская толкучка, кастет в кулаке хулигана, смрадный чад кабаков… Но зачем все-таки уцелело главным образом это?»
Не все, конечно, было так благостно. 14 апреля 1925 года, на Пасху, Рижская дума постановила переименовать Красную горку – знаменитый рынок Московского форштадта в Латгальский рынок. Несмотря на протесты общественности. Некоторое время писали вместе: «Латгальский рынок (Красная горка)», но постепенно топоним Красная горка исчез из обихода.
ОДИН АМЕРИКАНЕЦ…
Не только русские журналисты и писатели оставили впечатления о Риге столетней давности. В октябре 1924 года в американском журнале The National Geographic Magazine были опубликованы путевые заметки «Latvia, Home of Letts», то есть «Латвия, дом латышей». Автор, Мейнард Оуэн Уильямс, сначала объясняет, где находится Латвия, о существовании которой не знает никто из его знакомых. Затем расхваливает Ригу: «Только в районе Риги оказались полностью разрушены 24 000 зданий, тем не менее Рига остается невероятно красивым городом». Или: «Промышленность почти вымерла, торговля низведена до дробного числа по сравнению со своим прошлым объемом, и все равно – Рига – это город роскоши». Хвалит кафе, парки, Оперу, чистоту улиц, а также кабаре.
Не укрылась от него и борьба за латышскую Ригу: «В старые времена вывески в Риге были трехъязычными, с латышским в конце списка. После семи столетий жестокой эксплуатации и месяцев ожесточенной борьбы с Германией и Россией латыши не захотели видеть два ненавистных языка над своим собственным... На совершенно новых знаках, оплаченных государством, которые на трех языках провозглашали, что собакам не следует позволять свободно бегать по действительно красивым паркам Риги, немецкие и русские части были замазаны смолой, так что если человек не умеет читать по-латышски, его собака имеет какое-то оправдание для того, чтобы бегать без присмотра…
На трамвайных остановках русский язык на указателях закрашен, железная полоса полностью закрывает немецкий, и таким образом, латышский язык – единственный, на котором можно прочесть.
Если кто-то спрашивает дорогу по-немецки, его, естественно, направляют к улицам по их немецким названиям; но когда он подходит к уличному знаку, и русский, и немецкий закрашены, оставшееся название не имеет никакого отношения к названному ему… На чужестранца, говорящего на русском или немецком, смотрят косо».
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО
Но настоящая борьба за латышскую Ригу разгорелась после государственного переворота 15 мая 1934 года.
В 1938 году, в два приема (11 января и 19 июля) в Риге было проведено массовое переименование 92 улиц. Переименования были и в Московском форштадте, из которых самое главное – улицу Московскую переименовали в Латгалес. А Малую Московскую – в Балтинавас.
Там же и тогда же в очередной раз переименовали улицу Жиду. Это, наверное, чемпион района по переименованиям. С 1885 года – Еврейская улица, потом Эбрею. В 1923 году стала называться Жиду. В 1938 году – Рундену, с 1942-го – Нирзас, с 1944-го – опять Рундену, в 1967 году – Екаба Алксниса, с 1990-го опять Эбрею.
Кроме того, в 1938 году переименовали все 33 улицы с окончаниями «муйжас», в том числе и вышеупомянутую Берзмуйжас (в Аугстрозес). Потому что эти названия были образованы от названий поместий балтийских немцев. Хотя именно в Берзмуйже прошло детство президента Карлиса Улманиса. Но этот земгальский городок тоже переименовали, в Берзе.
ЛАТЫШСКИЙ СТИЛЬ
18 июля 1936 года газета «Яунакас Зиняс» на первой странице поместила статью секретаря Общества домовладельцев Теодорса Сталса «И города становятся нашими», в которой он рапортовал о том, что все больше недвижимости в городах переходит в латышские руки и заканчивал фразой, выделенной жирным шрифтом: «В список больших достижений правительства, руководимого президентом доктором К. Улманисом, мы с полным правом и обоснованно можем внести еще одно – способствование латышизации городов Латвии, которое, как видим, идет с большим успехом и позволяет нам возвестить: эти города наши и нашими они останутся!»
Большое значение президент придавал внешнему облику Риги, призывая архитекторов и строителей создавать дома в национальном латышском стиле.
И такие здания были построены. И прямо в старом городе. Это, например, здания Министерства финансов, Военного музея. Планы были еще грандиознее, но времени на все не хватило.
БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
За последние годы в Риге снова переименовали десяток улиц, например, на карте снова нет улицы Маскавас.
А на днях комитет Рижской думы решил присвоить участку улицы между ул. Краста и Даугавой имя Берты Пипини, первой женщины – депутата Сейма (изначально предлагалось присвоить это имя улице Элизабетес, но предложение не прошло).
Кто же такая Берта Пипиня?
Начать с того, что Пипиня она была по мужу, ее девичья фамилия – Зиемеле. Но муж ее, журналист и литературный критик, скрывал, что он Пипиньш и писал под псевдонимом Визулис.
В латвийском Учредительном собрании было шесть женщин, но в первые три Сейма они не попали. А в четвертый была выбрана всего одна – депутат от партии «Демократический центр» Берта Пипиня. Она-то и считается первой латвийской женщиной – парламентарием.
Рижская газета «Сегодня» в 1931 году писала: «Берта Пипиня – первая и единственная женщина в Сейме. В строгом черном платье, она очень внимательна к каждому выступлению и что-то постоянно записывает. Как только заканчивается заседание, спешит в гардероб, ведь дома ее ждет семья – две дочери, сын, муж...»
Берта Пипиня (урожденная Зиемеле) родилась 28 сентября 1883 года в Цоде, что в нынешнем Бауском уезде. Много лет была депутатом Рижской городской думы, издавала журнал Latviete («Латышка»). При обсуждении проекта памятника Свободы в Риге требовала, чтобы с женских фигур убрали мечи.
В 1917 году в Петрограде она основала Национальную лигу латвийских женщин, которую возглавляла с 1925 года, где также руководила юридическим отделом, оказывая женщинам бесплатную юридическую помощь.
Берта Пипиня – активный борец за права женщин. В 1936 году она даже была избрана председателем правления Международного женского союза. Она всячески старалась облегчить жизнь домохозяек.
Вот что Берта Пипиня в 1937 году сказала в интервью газете «Яунакас Зиняс»: «Спасибо новому времени, которое квалифицирует домоводство как профессиональную деятельность. Это большое достижение, поднимающее женское сознание. Пусть в наших домах звучит больше песен!»
И добавила золотые слова: «Самая большая мудрость женской жизни – никогда не надоедать своему мужу».
Сейм, в который ее избрали, был в 1934 году разогнан Улманисом, ей пришлось уйти из политики, хотя бороться за женские права она не перестала.
В латышском фольклоре осталась песня с припевом «Pīpiņ Berta drusciņ ķerta». Что можно перевести как «Пипинь Берта малость полоумная».
В 1941 году была депортирована в Сибирь, дальнейшая судьба ее, к сожалению, неизвестна.
Михаил ГУБИН
